Из письма юного Евгения Боратынского маменьке Александре Федоровне: «Нева уже очистилась ото льда, сколько лодок и сколько парусников, сколько кораблей… Петербург поразил меня красотой… Осмелюсь ли вновь повторить свою просьбу, до мореплавания относящуюся? … ничем не смущаемый покой – это не жизнь…я бы избрал лучше полное несчастие, чем полный покой; по крайней мере, живое и глубокое чувство обняло бы целиком душу, по крайней мере, переживание бедствий напоминало бы о том, что я существую… Вообразите, любезная маменька, неистовую бурю и меня, на верхней палубе, словно повелевающего разгневанным морем, доску между мною и смертью, чудищ морских, пораженных дивным орудием, созданием человеческого гения».
